Спальни имеют окна [= У спален есть окна; Окно в спальню ] - Эрл Стенли Гарднер

— А вы врезались?

— Моя машина ударила их машину, если вы это имеете в виду.

— Значит, не они врезались в вас, а вы врезались в них, нетак ли?

— Но они поставили свою машину прямо перед моим носом, —сказала она.

— Теперь понимаю, почему страховая компания вынесла такоерешение.

— А я не понимаю, — возмутилась она. — И не рассчитывайте намое содействие, если вы намерены сочувствовать страховой компании.

— Я вовсе не сочувствую, — сказал я, — я просто пыталсявыяснить, что произошло.

У меня в руках была записная книжка и карандаш, которые явынул из кармана в начале разговора. Теперь же, даже не раскрыв записнойкнижки, я сунул ее вместе с карандашом обратно в карман и поклонился.

— Был очень рад познакомиться с вами, миссис Джаспер,премного благодарен за то, что вы согласились принять меня.

— Но я вам еще не все рассказала.

Неловко переминаясь с ноги на ногу, я сказал:

— Э-э… видите ли… мне кажется, я уже понял суть дела.

Она рассердилась:

— Только потому, что их четверо, вы принимаете их сторону исчитаете меня виноватой.

— Ничего подобного, — возразил я. — Просто я понял, что этоне тот случай, который мог бы заинтересовать редактора журнала, куда ясобирался отнести свою статью.

— Почему?

— Видите ли, я хотел показать всю опасность компромиссов:бывает так, что застрахованная сторона фактически права, однако страховаякомпания полагает, что ее защита потребует слишком больших усилий, и поэтомупозволяет другой стороне давать ложные показания, пользуясь преимуществом вколичестве свидетелей и…

— Но это же как раз мой случай!

Я помолчал, потом спросил:

— Вы были серьезно ранены?

— Да. У меня было повреждено бедро.

— Но рана почти зажила, не так ли?

— Да. Я уже в состоянии передвигаться самостоятельно, но стех пор меня мучают приступы радикулита. Вот как раз сейчас у меня сильнейшийприступ.

Видите, приходится пользоваться надувными подушками,принимать аспирин.

— Как я вам сочувствую, — сказал я.

— Но больше всего я боюсь, что одна нога станет короче.

— Не волнуйтесь. Все будет в порядке, как только мышцыначнут сокращаться… со временем.

— Со временем! — сказала она пренебрежительно.

Я промолчал.

Она изучала меня несколько секунд, затем сказала:

— У меня всегда… всегда были красивые ноги…

В этом месте она сделала паузу и держала ее ровно столько,сколько необходимо, чтобы произвести впечатление человека, обуреваемогоразноречивыми чувствами… Наконец после непродолжительной борьбы желание убедитьодержало верх над стыдливостью, и она, задрав юбку, показала мне левую ногу.

Я присвистнул.

Она одернула юбку с негодующим жестом.

— Я вам не для того показала, чтобы вы свистели!

— А для чего?

— Я просто доказывала свою точку зрения.

— Не точку, а линию. Я бы так сказал.

— Вы очень любезны. Но что будет с правой ногой?

Она ведь намного короче и может потерять форму.

На ее глаза навернулись слезы.

— Да не будет она короче ни в коем случае!

— Она уже короче. И становится все тоньше и тоньше из-заатрофии мышц. И я… я уже давно не молода…

Я недоверчиво улыбнулся.

— Говорю вам, что я не молода. Как вы думаете, сколько мнелет?

Я поджал губы, наморщил лоб и изобразил беспристрастногосудью.

— Ну, — протянул я, как бы размышляя, — вам, наверное, затридцать пять. Но с вашей стороны нечестно задавать мне этот вопрос именносейчас, потому что женщина всегда выглядит старше, если она сидит вкресле-каталке. Вот если бы вы прошлись передо мной, я бы… ну, я бы, возможно,дал вам тридцать пять. Не больше.

Она засияла:

— Вы действительно так думаете?

— Конечно.

— Мне сорок один, — сказала она.

— Не может быть! — поразился я.

— Да. Сорок один, — жеманничала она.

— Но вы выглядите гораздо моложе.

— Я и чувствую себя гораздо моложе.

— Итак, я собираюсь нанести визит, — сказал я, переменивтему, — страховой компании и собрать все факты, касающиеся вашего дела. Явсе-таки думаю, что такой материал вполне подойдет дли статьи.

— Я уверена в этом и очень хочу, чтобы вы написали такуюстатью. И считаю, что ее необходимо напечатать. Уж слишком самоуверенны,слишком самодовольны эти страховые компании.

— Да, они превратились в корпорации, — подтвердил я, — исовсем запутались в бюрократической волоките.

— Да. Это верно.

Я указал на утреннюю газету, лежавшую на журнальном столикерядом с каталкой, и спросил:

— Читали об убийстве?

— Каком убийстве?

— Ну, о том, которое произошло в мотеле «Коузи Дэлл».

— А… — сказала она небрежно, — это про любовь, убийство исамоубийство. По-моему, я видела заголовки.

— И вы не прочли статью? — удивился я.

— Нет.

— В ней говорится о людях, приехавших из Колорадо. Кажется,мужчину звали Стэнвик Карлтон… погодите… убитого звали Доувер Фултон. Он изСан-Роублз. А Стэнвик Карлтон — муж женщины, убитой в этой трагедии… Минерва…да-да, ее звали Минерва, если я не ошибаюсь.

Миссис Джаспер рассеянно кивнула и сказала:

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы связались со страховойкомпанией. Найдите мистера Смита и попросите его, чтобы он вам изложил своюверсию случившегося. И мне бы хотелось знать, что он вам скажет. Вы могли бысообщить мне об этом?

— Мог бы, конечно.

— Я была бы вам очень признательна. Итак, вы журналист. Очем же вы пишете?

— О разном.

— Подписываетесь собственным именем?

— Нет, я пишу под разными псевдонимами, а иногда и анонимно.